Предисловие

В наши дни судьба книжной отрасли вызывает бурные дебаты, причем не только ее участников, но и политиков, деятелей культуры, социологов. Книгоиздательская отрасль – заметная величина для любой национальной экономики, но еще более ключевой параметр культурного и социального развития. Сегодня мы имеем многообразный и бурно развивающийся медиарынок, но на протяжении столетий этот рынок был монополизирован почти исключительно книгой, поскольку после изобретения письменности она служила практически единственным носителем исторической записи и культурной памяти человечества. Судьба книги тесно связана с судьбой и формами человеческого интеллекта, способами воспитания и социализации, процессами обмена информацией и сохранения знаний, пространствами использования человеческого воображения и организацией культов, а также со многим другим, в чем измеряется эволюция человеческой культуры. Но значит ли это, что человеческая культура не может существовать без книги? Социальное развитие человечества в течение всей его истории проявлялось в росте числа книг. Сегодня производство книг падает, а вся книгоиздательская отрасль погружается в некоторое отчаяние, готовясь к худшему. То, что судьба книготорговой отрасли поставлена под вопрос, являет собой знак поворота во всей интеллектуальной истории человека, а не только в медиаиндустрии. Но чтобы понять суть этого поворота, требуется посмотреть на происходящие процессы с определенной теоретической и исторической высоты, рассмотреть книгу как информационный форм-фактор внутри интеллектуальной и культурной жизни человечества.

В начале – несколько общих предпосылок. В основе успеха книги как формата лежит переход человечества от коммуникации, основанной на устной речи, к коммуникации письменной, по своему существу, визуальной. Медиумом первой был голос, медиумом второй – глаз, визуальноеконструирование и восприятиесимволических систем. Чтобы этот переход произошел, были необходимы две когнитивные революции в человеческой культуре. Первая заключалась в переводе голосовой речи, звукового символизма, в визуально-символический ряд, т.е. в изобретении алфавита. Вторая революция связана с технологиями механического размножения написанного, с книгопечатанием. Оба события тесно связаны с «эпохой Гуттенберга», которую известный медиа-философ М. Мак-Люэнс таким азартом подверг разрушающей аналитике и предрек конец. Расцвет эпохи Гуттенберга Мак-Люэн связал с машинной, индустриальной страницей жизни общества, которая отмечена сухим механистическим препарированием коммуникации с помощью печатного станка. Визуализация коммуникации посредством письменности разрушила порядок непосредственного восприятия и открыла коммуникациюопосредованную, стесненную целым комплексом правил рассудочного мышления. Письмо создало свое пространство коммуникации, захватив монополию в области передачи знания и внедрив в транслируемые тексты власть своих, косных, значимых только в этом пространстве категорий мышления.Вэтом интеллектуальном пространстве стали возможными наука, массовая литература, глобальная история и многое другое, связываемое нами с новоевропейской культурой. Окончание «эпохи Гуттенберга» Мак-Люэн связывал с освобождением от власти машинных категорий рассудка, с завершением индустриализма и пришествием эпохи электронных медиа. Замена машинных технологий письменной коммуникации посредством книг электронными медиа обещает полное переформатирование, по Мак-Люэну, «освобождение» современной культуры.

Как это ни горько признать всем любителям книги, тенденции были предсказаны в целом верно. Всего лишь за столетие новые средства коммуникации, связанные с передачей знаний, накоплением информации, интеллектуальными развлечениями, образовали, с помощью постоянно изобретаемых средств передачи электронных сигналов, мощную медиаиндустрию, несущую в себе заряд грандиозной информационной революции. Электронные коммуникационные технологии открыли возможности записи и воспроизведения для звуков и музыки, голосовой речи, визуальных театрализованных образов и прямого видеонаблюдения. Весь комплекс чувствований, предполагавших живое сопереживание с наблюдаемым и видимым, сладостно раскрылся человеческому сознанию во всей полноте. Электронные имитации образов освободили человека от темницы слова, в которую он был упакован гуттенберговой эпохой. Зачем нужен рассказ, если все можно показать? Зачем сто раз читать, если можно один раз услышать? Ворвавшись на арену общественного рынка, кино, телевидение, радио, а ныне Интернет стали стремительно отнимать у печатного слова информационный рынок, постепенно вытесняя книжную отрасль и бумажные СМИ в угол маргинального существования-выживания.

В новообразовавшейся медийнойтолще следует отметить ряд процессов, которые несут в себе угрозу не письменному слову вообще, а носителям (твердым материалам) этого слова, т.е. бумаге.С определенного момента повседневная письменная коммуникация стала переходить в пространство электронной почты и коротких мобильных сообщений. Вместе с использованием для создания текстов компьютера, мультимедиа,Интернета, текстовый поток устремился на электронные носители, оставив бумаге функцию «последнего звена» - финальной отпечатки для удобства чтения. Взволнованная общественность заговорила об упадке чтения, типографисты – об исчезновении бумажной книги, издательства заволновались о судьбе книжной культуры как таковой. Действительно ли новые медиа несут угрозу существованиякниге и где ей искать свое место в этой новой культуре, коль скоро переход в электронное пространство для нее неизбежен?

Когнитивное пространство медиакультуры

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо составить коммуникационную карту смыслового пространства актуальноймедиакультуры. Сопоставить задачи коммуникации и жанры, в которых она реализуется, форматы, в которых эта коммуникация проходит. Наконец, понять, в каком отношении формирующееся семиотическое пространство относится к человеческому сознанию, какие новые смыслы оно несет? Власть печатного, зафиксированного в символах, слова, с его шлейфом абстрактно-интеллектуальной эрудиции, с его бумажной инфраструктурой проходит. Но что приходит взамен? И каково место, где сила письменно-печатного слова, или визуального знака, остается неизменна? Еще недавно лингвисты-структуралисты отождествляли весь поток культурного сообщения с текстом. Сегодня апологеты информационного общества с такой же натяжкой возводят в начало всего цифру. Цифровые коды представляют собой все те же абстрактные, реализованные визуальнокоды-символы, но они уже даже не могут быть запечатлены на бумаге или воспроизведены посредством чтения.

Ставя эти вопросы, Ю. Лотман вводил понятие семиозиса культуры, устанавливая далекую отсылку к понятию ноосферыВ. Вернадского. Этот подход с самого начала ориентирует на трактовку, сводящую деятельность сознания к оперированию знаками и символами. Семиотика Ч. Морриса задала для ХХ в. перспективу, подхваченную всей лингвистической философией, когда носителем смыслов становится знак и язык. «Границы моего языка – означают такжеграницы моего мира», - так определил кредо этого подхода Л. Витгенштейн.[1]Однако власть этой формулы распространяется на временное пространство, связанное с силой печатного слова, - середину XIX - конецXX века, когда медиапространство заполняется текстами, как никогда до этого. Целый ряд традиционных символических систем: танца, ритуалов, архитектуры,–охватывающих коммуникативное многообразие жизненных миров,были полностью заслонены этой формой сообщений. Изменение медиапространства, вызванное электронными медиа, завершает эпоху текстов и, соответственно, ставит задачу пересмотреть этот подход.

Читать статью полностью